Это — первый мой предок, о существовании которого никогда никто не рассказывал, дед моего деда Василия Пешкова. Было трудно себе представить, что удастся найти о нём хоть что-то, кроме дат в метриках. Тем не менее, кое-что отыскать удалось, причём, только благодаря тому, что архивы постепенно выкладывают в интернет хотя бы электронные каталоги. Впрочем, находка не то, чтобы особенно ценная. Но она объясняет, зачем же он переехал в другую деревню. И показывает, что переезд на новое место жительства в его время был сопряжён с бюрократическими процедурами, хотя крепостное право уже было отменено.
Михайло (именно так он значится во всех документах, а не как Михаил) родился в 1851 году в семье крестьянина Уара (реже в документах встречается Увар) Пешкова и его жены Настасьи Андреевой. По дате рождения у меня в записях идут разночтения, но благодаря тому, что в 2017 году было можно невозбранно фотографировать любые архивные дела, разночтения трактуем в пользу метрической записи о рождении:
Он был довольно поздним ребёном для обоих родителей даже по современным меркам: отцу было 38 лет, мать была на два года моложе. Актовой записи об их бракосочетании не сохранилось, документы сохранились не полностью. Метрические книги дают сведения о пятерых родившихся у них детях. Самый старший ребёнок, дочь Ульяна, родилась в 1843-м. А вот детей с именем Михаил было двое и этим объясняются разночтений в дате рождения: первый родился 13 июня 1850 года и умер в декабре того же года от неизвестной болезни. Второй же родился спустя ещё год и прожил довольно долгую жизнь.
К 1879 году, когда нашему Михайлу уже шёл 28-й год, относится почти весь известный нам массив документов о нём. 2 февраля он венчался с крестьянской дочерью из деревни Кокорихи (она же в документах фигурирует как Кокоревская) Харитиной Степановой Гусевой, которая родилась 3 октября 1849 года. То есть, она была на два год старше мужа. Таким образом, Михайлу было полных 27 лет, Харитине — 29 лет. Свадьба сопровождалась бюрократической вознёй, а всё потому, что Михайло одновременно переезжал в Кокориху, что сделать было не так просто.
В 1861 году с отменой крепостного права было издано два основополагающих документа. Это Манифест об отмене крепостного права и Общее положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Помещиков на севере не было, а все крестьяне до 1861 года являлись государственными (реже монастырскими, что к нашему частному случаю не относится). По большому счёту, переехать было просто, нужно было только соответствовать нескольким пунктам, которые перечисляли в документах.
Эпопея началась 5 января 1879 года, за месяц до свадьбы. То есть, был уговор. Хотя много ли в то время было свадеб, которые играли по большой любви, а не по расчёту или необходимости? 5 января прошёл сельский сход Шебенского сельского общества, на котором рассматривали вопрос о переезде крестьянина Михайла Пешкова в дом крестьянина Степана Гусева.
«1879 года января 5 дня мы нижеподписавшиеся ведомства Шевденицкой волости Шебенского общества крестьяне будучи в общем собрании на общем Сельском сходе в Присутствии в присутствии Волостного Старшины Горынцова и местного Сельского Старосты нашего общества Баженова, выслушав от них прошение крестьян нашего общества деревень Кокорихи Степана Меркурьева и деревни Подгорной Михайла Уварова Пешкова, ходатайствующих первым, т.е. Гусевым, принять последнего Пешкова в дом к себе на поддержание хозяйства, постановили сей приговор в том, что мы со своей стороны ходатайство Гусева и Пешкова справедливым признаём и перечислить кр. Михайла Пешкова из деревни Подгорки в деревню Кокоревскую в дом Степана Меркурьева Гусева по женитьбе на его дочери Христины Степановой для поддержания его хозяйства и пропитания семейства Гусева в чём и подтверждает своим рукоприкладством, в чём и подписуемся к сему приговору…» (далее идёт список 295 участников схода на 4,5 страницах).
Дальше, надо полагать, начинаются приготовления к свадьбе и никакого бюрократического движения не происходит. 2 февраля, напомню, была свадьба. 13 февраля волостной старшины Горынцов (он же Горынцев) составляет документ о том, что Михайло Пешков соответствует требованиям Общего положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости. В том числе, «на семействе перечисляемого никаких казённых, земских и мирских недоимок не числится, и следующие за него подати уплачены по 1 января сего года», «на перечисляемом бесспорных частных взысканий и обязательств, о коих бы предъявлено было Волостному Правлению нет», «перечисляемый Пешков под судом и следствием не состоит».
19 февраля Михайла Пешков и Степан Гусев наконец составляют прошение в Вологодскую Казённую Палату, где и должны будут решить их вопрос по существу. Следом на документах фигурирует дата 23 февраля. Видимо, в этот день пакет документов ушёл в Вологду, а, может, уже и пришёл туда. В том числе, к нему приложена выписка из посемейного списка. Из него мы узнаём, что в Подгорной остаётся Уар Иванов Пешков (отец Михайла) с женой, обоим примерно по 65 лет. В документе возраст у обоих чуть занижен, что не играет существенной роли, это происходило массово и разночтения порой доходили до десятилетия или даже больше. С ними остаются сын Гаврило с женой о дочерью, а также дочь Елисавета. То есть, семья остаётся не на произвол судьбы, «остающиеся в деревне Подгорной члены семейства перечисляемого имеют верные способы к своему содержанию». Забегая вперёд, скажу, что дальнейших точных сведений о судьбе оставшихся в Подгорной Пешковых я не имею.
В Кокорихе у Степана Меркурьева Гусева ситуация в семье была посложнее. Самому ему было уже 67 лет (согласно выписке), его жене Мавре Григорьевой — 56 лет. Из детей у них было только две дочери: собственно Харитина, которую выдавали замуж за моего прапрадеда, и Татьяна 14 лет. Семью кормить, по всей видимости, было тяжко, в доме требовался мужик. Поэтому Гусев был вполне себе заинтересованной стороной в этом вопросе, что только подтверждает нашу догадку об уговоре.
27 февраля Вологодская Казённая Палата выясняет, что для оформления дела не хватает гербовых марок на 60 копеек. Где они потерялись, трудно судить. Но совершенно точно, что в прошении от 19 февраля о марках крестьяне Пешков и Гусев сообщают. Причём, судя по всему, оба были неграмотными и документ за них писал наёмный писарь — ветеринарный фельдшер Чуркин.
Только 31 марта волостное правление пишет ответ в казённую палату. Куда потерялись марки и где их нашли, не вытребовали ли их от крестьян повторно, там не указано. Их просто отправляют с лаконичным сопроводительным письмом. 9 апреля документ поступает в Вологду и уже 11 апреля её II отделение утверждает переезд. Итого на весь процесс — только по документам ушло три с лишним месяца. Понятное дело, что состоявшемуся 5 января сельскому сходу вопрос решали не за один день. Хотя бы потому, что сход просто так навряд ли было возможно собрать. Хотя, вообще говоря, сама процедура сватовства в общем случае не до конца понятна, как и её длительность.
Ну а дальше у молодожёнов пошли дети. В 1880-м родилась Мавра, в 1882-м — Феодор, в 1885 — Василий, в 1886-м — Стефан и, наконец, в 1889-м — Прокопий, мой прадед и отец моего деда, Василия Пешкова. Выходит, что к моменту рождения Прокопия Михайлу было 37 лет, а Харитине — 39. Стефан умер в 1893 году от оспы.
Михаил Уаров Пешков умер 15 марта 1914 года, согласно петрики, в возрасте 65 лет «от сотрясения и кровоизлияния мозга при падении». «По внезапности смерти исповедован и приобщён святых таинств не был». Харитина умерла 22 декабря того же года «от старости». В метриках указано, что ей было 70 лет, но на самом деле её возраст был завышен на пять лет. Возраст Михайла на момент смерти завышен на два года.