Неопубликованное

Спектакль «Сильные и слабые» [Неопубликованное]

Неделю назад пофоткал спектакль «Сильные и слабые» моих друзей Тимура Миргалимова и Ольги Югановой. Оказалось, что уже полтора года никто так и не удосужился сделать новые фотки для афиши.

Их работу я знаю почти наизусть — мы начинали её делать вместе весной прошлого года. Изначально планировалось, что я буду сидеть на звуке. И честно пробыл звукорежиссёром во время всех репетиций весной и даже во время премьеры в июне в «Новом источнике». После летнего перерыва я отработал несколько первых репетиций, а потом меня заменили на Диму Водополова. Дело в том, что я человек разъездной и с графиком представлений мне тяжело себя синхронизировать. Вот уже год, как спектакль идёт на сцене вологодского Дома актёра, причём не без успеха.

Постановка создана по произведениям Аркадия Аверченко и Надежды Теффи. С этого сезона, после второго летнего перерыва, ребят попустило и они начали играть легко и непринуждённо. До этого я сидел, как на иголках, думаю, когда-же наконец действо закончится. А теперь, особенно учитывая, сколько раз я его видел, я смотрю спектакль на одном дыхании.

Вот пара фоток с самого первого представления. Сделаны они с моего же фотоаппарата. Вот эта, к примеру, используется на афише:

Это — сцена из рассказа Аркадия Аверченко медицина:

«– Вам нельзя пить! Это для вас смерть.

– Что вы говорите? – побледнел мнительный Корзухин. – Что же я тогда буду делать?

– Что вы обыкновенно пьете?

– Немного водки, шампанское, ликеры…

– Вот водки вам и нельзя. И шампанского вам нельзя и ликеров.

– Стоит ли жить после этого?

– Стоит. Нужно только заниматься больше духовными запросами.

– Займусь, – с искаженным страхом лицом пообещал Корзухин.»

 

А вот и я сижу:

 

Это — оттуда же:

«– Он, доктор, в карты играет, – пожаловалась Ната.

– Что вы говорите?! Это самоубийство! Вы хотите сохранить остатки вашего здоровья?

– Хочу!

– Клуб к черту. Карты к дьяволу. Сон – в двенадцать часов ночи. Перед сном обтиранье холодной водой.

– Хорошо… – скорбно сказал Корзухин. – Оботрусь».

 

А в Домике оно вот так:

Это — из рассказа всё того же Аверченко «Сильные и слабые», давшего имя спектаклю:

«Я подпёр рукой подбородок и принял сиротливую позу. Елена Николаевна участливо взглянула на меня.

— Как же вы вообще живёте, большое дитя, если ничего не понимаете, всюду опаздываете и теряетесь в самых пустых случаях?

— Да и плохо живу, — прошептал я со скрытым рыданием в голосе. — Папа у меня умер, мама далеко… А тут всюду какие-то номера, звонки, все кричат, бегут… Хорошо, что я с вами поехал…

— Ну, ничего, — успокоительно сказала она. — Ничего, мой большой ребёночек. Как-нибудь доедем. Вы где предпочитаете спать: на верхней койке или на нижней? Надеюсь, уступите мне нижнюю?

— Уступлю, конечно. Только я уж извиняюсь, что ночью разбужу вас…

— Чем?

— Упаду. Я ночью всегда ворочаюсь с боку на бок и, разметавшись, обязательно падаю.

— Гм… Ну, ладно… Спите внизу. Как-нибудь устроимся… Ах вы, беспомощное существо!

Она шутливо погладила меня по голове, и в голосе её прозвучала материнская нежность и снисходительность к слабому».

 

А вот это посещение доктора из рассказа «Медицина» — примерно то же, что на второй фотографии с первого представления:

Этой сцены в первой версии вообще не было:

Надежда Тэффи, «Потаповна»:

«Влюбленные воркуют.

— Я барыне говорю, — рассказывает Потаповна, — подарите вы мне, барыня, к свадьбе-то грипелевое платье. Ладно, говорит, подарю. Барыня-то добрая.

— Платье? — шевелит жених мохнатыми бровями. — Платье — что! Много ли с платья корысти. Лучше бы деньгами дала. А платье тоже, говорят, может из моды выйти.

— Ну, это тоже какое попадется. Вот была у меня муровая юбка, — восемь лет носила, и хоть бы что. Ни моль ее не брала, ни что. Чем больше ношу, тем больше блестит. Маньке отдала донашивать, а она так из моды и не вышла.

— Капитал лучше. Ежели у хороших господ жить, много можно отложить на книжку. А? Так я говорю, Авдотья Потаповна, али нет?

— Скопить, конечно, можно. А только что в этом хорошего? Копишь, копишь, выйдешь замуж, помрешь, — ан все мужу в лапы. Тоже и об этом подумать надо.

— Это вы-то помрете? Авдотья Потаповна, грех вам говорить! Да вы всякого быка переживете, не то что мужа. Вон личность-то у вас какая красная — рожа, тоись.

— От печки красная. Жаришь, жаришь, ну, и воспалишься. А в нутре у меня никакой нет плотности».