На первый взгляд может показаться, что северные крестьяне жили скучно. Но это не так. В семье есть предание, Парасковья Семёновна несколько лет прожила где-то на Волге и даже видела Льва Толстого. Точно сегодня мы навряд ли сможем сказать, но ведь и семейные предания не берутся из ниоткуда.
По стечению обстоятельств, в отличие от её мужа, Андрея Сковородина, в семье сохранились и фотографии, и документы Парасковьи Семёновны. Всего лишь пришлось кое-что уточнить, чтобы иметь представления о базовых событиях её жизни.
Как и Андрей Тимифеевич, она — коренная жительница местности под названием Лондужка, которая находится на берегах реки Лондужки, правом притоке реки Тарноги. В то время в Лондужском приходе жило около полутора тысяч человек (в наши дни — около сотни). Отец Семён (Симеон) Сергеев Ожигин родился в деревне Кузнецовская (тогда записывали как Кузнечевская) 6 февраля 1838 года. Женился он для того времени довольно поздно, в 30 лет, 21 апреля 1868 года на солдатской вдове Татьяне Николаевой Насоновой 28-ми лет из соседней деревни Паровская.
По метрикам удалось восстановить имена, по крайей мере, троих старших детей в семье Ожигиных. 28 июня 1869 года родился первенец Павел, 26 февраля 1876-го — Фёдор (умер через три месяца «от кашля»), 2 февраля 1880-го — Иван. Наконец, 1 ноября 1881 года родилась Парасковья, моя прабабка. Между тем, 28 января 1874 года Симеон был поручителем на свадьбе своего младшего брата Емельяна, 4 февраля 1876 года — на свадьбе другого младшего брата Виктора. Ещё один младший брат Василий, бывший воспреемником на крещении Фёдора, умер 10 мая 1879 года «от горячки».
2 января 1892 Парасковья стала воспреемником при крещении дочери своей двоюродной сестры Апполинарии (родилась 1 января), дочери Виктора Сергеева и Марфы Арсеньевой Ожигиных.
По всей видимости, уже после этой записи происходит наиболее легенарная жизнь Парасковьи. По семейной легенде, она жила служанкой в доме какого-то купца из Ярославской губернии, училась там обслуживать господ за столом и была свидетелем приезда гостей. Другая версия состоит в том, что жила она совсем не в Ярославской губернии, а в Тульской, в имении графа Льва Николаевича Толстого. Ничего более точного мы не знаем. Согласно дневникам писателя, он никогда не был на ярославской земле. Но судя по тому, что в советское время мы обнаруживаем в Ярославле целое землячество Сковородиных, она жила и работала всё-таки там.
Как же молодая девушка оказалась в Ярославле? В то время (как, впрочем, и сейчас) были широко распространены отхожие промыслы. Крестьяне могли относительно легко получить временный паспорт и ехать на работу в любую точку страны. Кто-то ездил в соседний уезд, кто-то в соседнюю губернию, а многие и вовсе годами жили в столичных Петербурге и Москве. В исследовании Вологодского Губернского Земства читаем:
«Уходящие на заработки крестьяне редко ездят на пароходах и в поездах железной дороги. Обыкновенно, они путешествуют по тропинкам возле железнодорожной линии, спускаются по рекам на плотах и лодках, или вереницей тянутся по пыльным дорогам. В пути эти «промышленники» нередко голодают, мерзнут от холода и жарятся на солнце, заболевают тифом, лихорадкой и дизентерией и мрут, как мухи. Казалось бы, эта «мука мученическая» должна вознаграждаться хотя размерами заработка. Между тем в трудах Комиссии по исследованию кустарной промышленности экономические результаты отхожих промыслов сводятся к нулю». Жители Кокшеньги занимались бондарным, плотничьим, сапожным промыслами, а также всегда славились плетением корзин.
Прабабка была неграмотной. Однако, у неё всю жизнь хранилась подшивка журнала «Нева» за 1910 год, где, в том числе, есть материал о похоронах Льва Толстого. На одной из страниц сохранилась надпись, сделанная неизвестно, чьей рукой. Кто такая Лидия Пушникова, пока выяснить не удалось.
А следующая запись уже свидетельствует о том, что Парасковья Симеонова уже не Ожигина, а Сковородина: 12 июля 1913 года она родила сына Илию, уже будучи замужем за Андреем Тимофеевым Сковородиным, который значился отставным солдатом. Илья умер в возрасте 5-6 лет, подавившись костью.
Были и другия дети. Во-первых, это Лидия, родившася 1 марта 1918 года, Андрей (год рождения неизвестен, предположительно — 1919-й или 1920-й) и моя бабушка Мария (1924-й). Бабушка совершенно точно родилась на Андреевском хуторе.
Дальнейшую судьбу мы восстанавливаем по двум источникам. Во-первых, рассказ бабушки. Второй — материалы пенсионного дела, который удалось получить в Пенсионном фонде. Первая веха — вступление в колхоз в 1931 году и переезд в деревню Затарнога. Этот факт мы фиксируем в документах, которые оформляли, когда назначали ей пенсию:
Вторая веха — зима, предположительно, 1933 года, когда в лесу погиб Андрей Тимофеевич. Вот что вспоминает бабушка: «Колхозников стали отправлять на лесозаготовки, раньше это называли «На прорыв». Отца не отправляли, но он сам изъявил желание. Немного поработал и однажды упало срубленное дерево на дерево, за которым он спрятался. Этим деревом его и убило. Помню, что в этот момент мы лежали с больными головами: угорели. Брат отца Павел зашел в избу и так робко сказал: «Параня, я Андрея привез». Мать ответила: «А где он? Что в избу не идет?» Дядя Павел сказал: «На улице, на дровнях лежит». Отца (мы звали его тятей) занесли в избу. Мать потеряла сознание, ее стали спасать, обливали холодной водой, еле привели в чувство, но видимо простудили. Она после этого долго болела, еле поправилась. Мы с братом так плакали, что и сейчас страшно вспоминать, да и как же: отец лежит в углу у дверей на лавке, мать на полу без чувтсв».
«После похорон мы ходили за ней: уйдет, бывало, в перед, где лежали стружки от гроба, да шубный пиджак с убитого отца висел и причитает, и убивается до истерики. Мы уводили ее в избу. Трудно сейчас понять: живого ругала, проклинала, последний раз плохо провожала, даже не вышла на улицу, только в окно сказала: «Сломить бы тебе голову». Сломил… Обидно было потерять отца, был он веселый, все хихоньки, да хаханьки. В лесу тогда их было трое: брат Павел и женщина (бывшая нянька моя Степанида). Может быть, мать приревновала? Ничего не знаю».
«Дальше вся наша жизнь пошла кувырком. Мама не работала, начинался голод. Ходила она в Лохту, да в Шевденицы менять вещи: скатерти, платки разные, хотя мы еще не голодали. Бывало оставит меня одну (была я, возможно, во втором классе) и ходит где-то неделями. Я очень боялась. Однажды очень сильно перепугалась, когда в сенях упало светильно, стоящее на куче снега, который намело через дыру в крыше. Когда я оставалась одна, то спала на печи, керосиновую лампу не гасила. Маленькой печи у нас не было, поэтому топила пекарку».
«Еще при жизни отца мы работали в колхозе, боронили посевы на своих бывших лошадях: брат впереди на Бурке, а я за ним рядышком на Пахомихе. Мне нравилось, только я на лошади сидела, а брат ходил рядом с лошадью. После работы лошадей отпускали, и они часто убегали на хутор. Когда брат Андрей не находил их в округе, то шел на хутор и находил их там».
«В 1935 году, видя наше бедственное положение, мать пригласили в Маркушу в сельсовет работать уборщицей. С собой мы перевезли корову, там она продала ее всего за 30 рублей. Дома на хуторе и на Выставке тоже продала за бесценок, так что от отца ничего и не осталось. <…> Поселили нас в двухэтажном здании сельсовета (хозяина выслали). На втором этаже был сельсовет, а на первом – жилая комната и изба-читальня. В средине была небольшая каморка, в которой мы и стали жить. Мать начала работать уборщицей, а так же в ее обязанности входил присмотр за зданием, т.к время было напряженное. К дому так же примыкали медпункт и столовая».
В этот момент происходит отъезд Андрея и Павла (возможно, что и вместе) в Ярославль. В мае 1938 года она получила паспорт «для выезда в Ярославль к сыну на свидание»:
Вот фото Парасковьи Семёновны и Андрея. Когда оно сделано, неизвестно, но возможно, что как раз в ту поездку в Ярославль. Насколько я понимаю, это самая ранняя её фотография из тех, которыми мы располагаем:
В год начала Великой Отечественной войны Парасковье Семёновне исполнилось 60 лет. Не смотря на возраст, она продолжала работать и получала трудодни:
Можно себе только представить, в каком кошмарном состоянии находился документооборот в то время. Все эти обрывочные сведения были необходимы для того, чтобы позднее начислить Парасковье Семёновне пенсию.
Представленный выше протокол оформлен в 1966 году — именно тогда Парасковье Семёновне оформили пенсию. Уже 3 октября 1969 года она умерла от эмфиземы лёгких, похоронена на кладбище в Тарногском городке. Выходит, с того дня прошло уже полвека.
